«Не Не пытайтесь воспитывать детей на русских народных сказках — Марина Загидуллина

«Сказки создавались как ночная история для детей: встряхнуть адреналин либо «замонотонить» мозг, чтобы ребенок заснул. Это нудные повторялки, бесконечный эпический путь героя или ужасы всех сортов».

 
 

Чему учат русские народные сказки? Отзывчивости, смекалке, вере в чудо, справедливости. А первый заместитель председателя Банка России Сергей Швецов считает, что сказки вредны, потому что с проводимой ими жизненной философией никогда не вырастить из ребенка миллионера. «Даже в условиях определенной финансовой грамотности люди все равно будут делать неправильные вещи. Мы детям рассказываем про золотую рыбку, про щуку. Вот смотрите: старший брат работает — он дурак, средний брат работает — дурак, младший сидит на печи, дальше он ловит щуку — у него все хорошо. Это с детства переходит с возрастом в плоскость отношений с финансовым рынком. Поэтому надо сказки менять, понимаете. Мы должны отказаться от этого бэкграунда — обучать детей халяве. Это очень важно», — заявил Сергей Швецов.

О том, стоит ли читать детям на ночь русские народные сказки или спрятать подальше эти «вредные книги», в авторской колонке рассуждает Марина Загидуллина, литературовед, публицист, культуролог, доктор филологических наук, профессор кафедры журналистики и массовых коммуникаций Челябинского государственного университета.

— Иван Александрович Гончаров в романе «Обломов» написал о становлении главного героя: «Нянька с добродушием повествовала сказку о Емеле-дурачке, эту злую и коварную сатиру на наших прадедов, а может быть, еще и на нас самих». Между прочим, 1860 год.

Так что вопрос «А тому ли учат народные сказки?» по меньшей мере, не новый. Выскажу две идеи, на мой взгляд, не бесполезные для понимания ситуации.

Первая идея. Сказки создавались как ночная история для детей с одной задачей — встряхнуть адреналин (либо наоборот, «замонотонить» мозг) так, чтобы ребенок от страха или однообразия заснул. Вот сказки — нудные повторялки (на колу мочало — начинай сначала…), или бесконечный эпический путь героя (скоро сказка сказывается…), а вот — ужасы всех сортов и типов (кинул ее на кровать — она и сгорела вмиг; праву ногу попридержал, левую вверх поддернул — и разорвал надвое и т. п.). Все.

Вторая идея. Сказка как сторителлинг представляет собой (как блестяще доказал русский исследователь В. Я. Пропп) демонстрацию безостановочной работы функций. Единица сказочного сюжета — именно функция. Если овладеть способом функционально-аналитического понимания сказок, то в них обнаружится гораздо больше, чем просто в истории о человеке, который нанялся к попу работать «за три щелчка по лбу» (пусть это авторский — пушкинский! — перепев известной народной сказки) или о лентяе, не слезающем с теплой печи. Функция — это соответствие персонажа определенной задаче (как шестеренка в часах отвечает за движение именно этой, а не другой стрелки). Герой не должен и не может меняться, он всегда одинаковый. Иначе сломается функционал.

Если баба-яга «добрая» и помогает, она не окажется в сказке коварной предательницей (чего навалом во всяких современных сказках, например, в киносценарных вариантах — скажем в «Последнем богатыре»). А если она коварная — то последовательно такой и будет, доброй не обернется. Если герой-героиня внешне были бедны и неказисты, а в финале преобразились в «красну девицу» или «добра молодца», то это не изменение, а обретение гармонии внешнего и внутреннего — они такими «красавцами» и были для слушателя на протяжении всей истории.

И в этом смысле попытки анализировать сказки «по-гончаровски», как сатиру «на нас самих», беспочвенны, это примерно то же самое, как громить песню «Ландыши, ландыши» за безыдейность и несоответствие высоким требованиям советской идеологии.

А теперь — после этих двух пояснений — зададимся принципиальным вопросом: могут ли народные сказки сейчас вообще — в принципе — выполнять функции социализации? Что мы даем детям, читая им сказки? Ответ, честно говоря, очень простой. Сказка, прочитанная или рассказанная мамой, папой ребенку, важна романтической ситуацией этого рассказывания. Содержание сказки не так уж значимо. Для сознания важен будет якорь — ночь, уют, сон, мама-папа, сказка. И эмоция — страшно, интересно, весело, запутанно… Каждый сам может постараться вспомнить детство — скорее всего, саму ситуацию вспомнит, а что именно читали-слушали — нет.

Таким образом, сказка социализирует исключительно как «клей» — родители-дети. И пристальный анализ содержания сказок абсолютно не значим. Можно почитать сказки, а можно и Жюль Верна. Социализация будет того же типа — «клей» поколений.

И вот тут и возникает препростая мысль: а нужны ли вообще русские народные сказки? Вроде бы со школьной скамьи нам внушали мысль, что сказки — это мудрость веков, это ключ к духу народному, это путь к национальной идентичности. И правильно учили! Только надо очень хорошо понимать, что веками оттачиваются амбивалентные ценности, которые в народной культуре живут между полюсами живого и мертвого, сиюминутного и вечного, частного и общего. Что на всякую сказку о честности и открытости найдется сказка с воспеванием хитрости и обмана. Сказка о торжестве дружбы и жалости к врагам встретится со сказкой о торжестве грубой силы и безжалостности. Каждый раз этим ценностям найдется объяснение в теории Проппа: перед нами не ценности, но функции, не правила социальной жизни, но «формула успешного поведения».

Сказка — это история, рассказанная по особым правилам. И если беседовать с ребенком по поводу сказки на «экономические темы», то это, скорее, прием урока, а не освоения фрагмента родной культуры. Даже вопрос типа «тебе понравилась сказка?» разрушает ауру ситуации. А уж побеседовать с ребенком на темы экономического потенциала Емели или «брата-дурака» — это полностью вывернуть ситуацию наизнанку.

Для воспитания экономического мышления сказки подходят, конечно. Именно как «материал» для объяснений, при стопроцентном исключении ситуации рассказывания — когда нет ни ночи, ни сна, ни эмоций.

И с этой точки зрения экономическое мышление вообще можно формировать на чем угодно (читать «Родились у нас котята — их по счету ровно пять» и спрашивать: «Какова экономическая нагрузка на семью, в которой у кошки появилось еще пять котят? Рассчитайте за месяц, за три»). Сказка, уходящая своими корнями в глубокую древность — ритуалы, обряды, исторически закрепленные коллективные травмы, предназначена для другого: погрузить в странную, нелинейную и в то же время предельно логичную изнутри историю. Тот, кто не умеет читать истории (где важно, во-первых, понять, что произошло с героями, а во-вторых, можно ли от их частной судьбы подняться к философскому обобщению), потребует «смысла». Тот, кто умеет, смысл возьмет сам.

Что же касается «экономической народной мудрости», то она неоднозначна: «Не было ни гроша, да вдруг алтын»; «Копейка рубль бережет», «Дружба дружбой, а табачок врозь», «Не все то золото, что блестит». Если очень захочется, то найти обоснование можно хоть чему.

И в этом-то и кроется главная мудрость: самого важного в пословице не услышишь. Слышит одно лишь сердце.

Так и сказка. Ни малейшего отношения к «воспитанию» содержательно она не может иметь по умолчанию. Но в общем контексте традиции, передаваемой из поколения в поколение, когда сказочный рассказ помечен архаикой, старинностью и ситуативностью, сказка воспитывает каждой своей клеточкой. Главное — читать ее на ночь родному человеку и погружаться в историю с головой. Не спрашивайте ребенка потом — о чем эта сказка? Он сам возьмет то, что будет для него важно. Ну и не мешайте ему. Просто читайте, читайте вслух.

Пройдет лет двадцать — и вы поразитесь, как много вы дали ребенку. И как прихотливо, удивительно он черпал мудрость из этих странных, жестоких, нетолерантных, неполезных историй.